Истинная рейвенкловка// MC Word/author, slave-fic, non-con, bdsm, NC-21
на заявку Гексли/Максим. Подчинение Горького (фетишист).
читать дальшеЕму сорок. У него среднестатистическая жизнь в среднестатистической квартире со среднестатистическими женой и двумя детьми. Пару раз он выпорол сына за дело, однажды дал пощечину жене и запретил дочери прокалывать уши до совершеннолетия. Но в целом он хороший семьянин. Из тех, что исправно пополняют семейный бюджет солидной заплатой, помнят про дату свадьбы, хотя и не видят в ней смысла, и раз в полгода проверяют детские дневники. Очень среднестатистический.
Его жизнь подчинена системе, которую он выстраивал долго и кропотливо. Она безупречна и полностью удовлетворяет его – до тех пор, пока не рушится одномоментно, полностью, как карточный домик под насмешливым взглядом шестнадцатилетнего мальчишки, ровесника его сына.
-И… чем ты увлекаешься в свободное время? – Макс пытается казаться интересным собеседником, и с трудом выдавливает из себя вопросы – черт возьми, да почему он вообще изображает из себя невесть что перед этим Гексли?
- Доминированием, - Гексли ухмыляется. – Ну, знаете, бдсм. Плетки, хлысты, связывание, ошейники, хозяин и раб, боль, граничащая с удовольствием и все в этом духе. Никогда не пробовали?
- Я придерживаюсь традиционных взглядов на интимные отношение, - сухо отвечаем Максим, нервно протирая очки. Где, черт возьми, его сын? Он сказал, что отойдет на пару минут, попросил посидеть с зашедшим в гости другом…– И не думаю, что это подходящая темя для обсуждения.
- Ну почему же? – Гексли, нахальная малолетка, смотрит на него в упор. – Всегда ведь интересно узнать что-то новое. Глупо умереть, так и не попробовав почти ничего из стоящих вещей. Вы знаете, секс – превосходный антидепрессант. Особенно если это насыщенный, долгий, хорошо прочувствованный эмоционально-физический контакт, а не просто серое и унылое исполнение супружеского долга…
- Хватит! – резко обрывает Макс. Да он же издевается над ним! Надо поставить его на место.
- Ну что вы так нервничаете, - Гексли улыбается еще шире и, соскользнув с дивана, подходит ближе, присаживается на подлокотник кресла – черт возьми, как в дешевой мелодраме! – наклоняется ближе и шепчет почти интимно:
- Вот видите, налицо стресс, переутомление на работе, расшатанная нервная система… Вам срочно необходимо лечение! Хорошая порка качественный секс быстро поставят вас на ноги. Возьмите мою визитку, - еще ближе нависает над ним, щекоча щеку мягкими, неровными прядями. – Позвоните, когда решитесь.
- Вряд ли это случится в ближайшее время, - нереальным усилием воли Макс берет себя в руки, и, больше не задумываясь, брезгливо отшвыривает от себя Гексли. – Мой сын все никак не вернется… Не пора ли вам домой?
- Еще как пора! – Гексли легко поднимается с пола, а глаза блестят весельем. – Но знаете, у меня такое чувство, что мы с вами скоро встретимся.
Они действительно встречаются. Через неделю, когда Гексли приходит в обеденный перерыв в его среднестатистический офис, нарушая своим появлением всю идеально отлаженную системы рабочей рутины.
Макс смотрит на него, стоя на пороге своего кабинета, шокировано глядя на кожаные штаны, тяжелые стилы и откровенную майку.
- Я знал, что вы здесь, - Гексли улыбается и спокойно, слегка рисуясь, идет прямо к нему. Метры исчезают мучительно быстро.
- Покиньте помещение. Немедленно, - тихо и холодно говорит Макс. Тон, отработанный годами, Гексли пропускает мимо ушей. Входит спокойно в его кабинет, закрывает за собой дверь и ставит на стол тяжелую даже на вид кожаную сумку.
- Вон, - все так же тихо говорит Макс. Это подействует, это всегда действует – но на Гексли. Он подходит вплотную и берет Макса за галстук, затягивая петлей на шее.
- Заткнись и сядь, - голос Гексли неуловимо меняется, теперь он тихий, низкий, даже слегка хрипловатый. От этого голоса в голове Макса все плывет, нейроны, передвигавшиеся строевым шагом, теперь мечутся в хаосе, и его словно окутывает душный, тяжелый туман, а все тело слабеет, теряя железную выправку. Куда делась веселость и подростковое нахальство? Где шестнадцатилетний подросток? Гексли смотрит на него, прищурившись, лишь слегка ослабив давящий на горло галстук, а потом медленно, как в замедленно съемке, отводит руку и сжимает волосы на затылке, оттягивая голову назад. Смотрит, не отрываясь, словно просчитывая что-то про себя, а потом наклоняется и целует.
Медленно. Жестко. Болезненно.
Кусает, оттягивая, нижнюю губу, пробирается горячим языком внутрь, облизывает, оттягивает голову еще ниже, заставляя выгибаться и задыхаться до пелены перед глазами.
Гексли отрывается и облизывается, а потом, резко, не дав отдышаться, снова хватает за галстук, и шепчет, приблизившись в плотную:
- А сейчас я тебя трахну. Ты ведь ждал меня всю неделю, да? Ждал, как я приду, поставлю тебя на колени и заставлю отсосать мне, и ты будешь ловить кайф от того, что мой толстый член вбивается тебе в глотку, и тебя вот-вот вырвет, но ты все равно сосешь, потому что я заставил тебя это сделать, и глотаешь все, не поморщившись, а потом ждешь, стоя на коленях, следующего приказа?
Макса уносит от этого голоса, он проносится по телу электрическим током и мозги кипят и свариваются, как на электрическом стуле. Изощренная пытка только для него. Долбанный личный фетиш.
Максим не понимает, как такое вообще возможно, что происходит, и какого черта его тело больше не подчиняется ему?
Он двигается, словно в тумане, слепо подчиняясь ведущему его голосу, и встряхивается только, очнувшись стоящим на коленях, с руками, связанными за спиной его собственным галстуокм.
- Мне надоели эти игры, - резко бросает он, и поднимается, отчаянно пытаясь избавиться от пут. – иди лучше сделай домашнее задание, и не пытайся делать то, что у тебя не выходит. Ты еще не дорос.
Макс говорит едко, зло, отрывисто, он хочет унизить и добить, заставить съежиться, поставить на колени и пнуть, как бродячего пса, отшвыривая на его место.
Но голос, этот завораживающий, властный, тихий голос заставляет замолчать.
- На колени, я сказал. Ты можешь начинать умолять о прощении. Но мне все равно придется наказать тебя.
Гексли, не торопясь, расстегивает сумку, и достает, не глядя, плетку. Видно, что не ту, ванильную, латексную, из секс-шопа, для парочек, которые хотят поиграться. Эта – с деревянной ручкой и тяжелыми широкими полосами толстой кожи.
И еще что-то.
Кляп.
- Сейчас ты наденешь его. Ты ведь не хочешь, чтоб твои сотрудники знали о том, чем ты здесь занимаешься? – слегка насмешливо спрашивает Гексли.
Макса прошибает холодный пот – а если они уже вернулись с рабочего перерыва? Если кто-то из них сейчас откроет дверь и…
Страх быть увиденным забивает собой все остальное.
- Успокойся, я закрыл дверь, - все так же насмешлив говорит Гексли, и заставляет его принять позу – уродливую, оскорбительную, рабскую! Он могу трахать в такой позе жену, но стоять самому прогнувшись в пояснице?
Но резкий, хлесткий удар отзывается вспышкой боли в мозгу, заставляя забыть обо всем, сконцентрировавшись только на предчувствии удара.
Но Гексли бьет не так, как бил бы он – никакой размеренности, нереально предугадать, куда упадет плетка в следующий раз – спина, бедра, ягодицы. И каким будет удар – легким, поверхностным, почти нежным, или жестоким, сдирающим кожу, распарывающим ее, от которого по всему телу проносится вспышка невыносимой боли.
Внезапно все прекращается. Резко, как и началось.
- Можешь встать, - этот голос завораживает, ему хочется подчиняться.
- Ты сильный. Мне нравится ломать таких, - говорит Гексли, с интересом наблюдая за ним. – А теперь отсоси мне.
Макса ноют колени и такое чувство, что спина превратилось в кровавое месиво.
Гексли словно читает его мысли:
- Успокойся, ничего страшного. Помажешь чем-то и через пару дней придет. А как жене объяснишь – придумай сам. Скажешь, что тебя тошнит от ее жирной вечной ноющей рожи и ты можешь думать только о моем члене. А теперь – приступай.
Член, не слишком длинный, но толстый, гладкий, бархатистый, перевитый венками, он покачивается прямо перед его губами, и Макс ощущает потребность почувствовать его в себе – здесь, сейчас, немедленно!
- Давай же, - низко говорит Гексли, и от его голоса мурашки по коже, и все внутри скручивается в тугой узел от предвкушения.
Макс пробует на вкус – тяжелый, горячий, соленый. Проводит языком по всей длине, посасывает головку, сдвигает осторожно кожицу… А потом Гексли, не дав распробовать, снова вцепляется в его волосы, оттягивая голову назад, и начинаться трахать в горло – так, как и предупреждал. Больно, неприятно, и как-то дико – ощущать себя настолько снизу. Подавленным, морально и физически, сломанным, раздавленным, униженным, покорным, и – что самое страшное – ловить извращенный кайф от происходящего, от толстого члена глубоко в глотке, от жестких пальцев на шее, и не менее жестких – в волосах, и главное – от этого голоса, приказывающего подчиняться.
Макс чувствует, как его член встает от этой пытки, как хочется еще больше, еще сильнее. Упасть на самое дно – и кончить только от этого.
Дыхание Гексли слегка сбивается, Макс слышит, что он дышит чаще, и двигается равно, неровно, резко. Макс сжимает губы сильнее – и чувствует, как ему в небо бьет горячая струя спермы. Он глотает все, поперхнувшись, и его не тянет блевать прямо здесь, на офисный ковер.
Напротив.
Ему хорошо.
Так хорошо, как не бывало, наверное, почти никогда. Словно все правильно, все идеально, все так, как должно быть.
И сложно придумать что-то страшнее этого дикого ощущения идеальности происходящего.
Гексли вздергивает его наверх, целует, слизывая оставшуюся во рту сперму, и отходит.
Усмехается, сбрасывает маску – снова шестнадцатилетний беспечный подросток – и говорит своим обычным голосом:
- Поправь стулья, их беспорядок нарушает систему.
- Ты тоже нарушаешь ее, - глухо и отчаянно говорит Макс – больше себе, чем ему.
- Я знаю, - снова ухмыляется Гексли. – Но не обольщайся – это пока только первая трещинка. Я приду снова, чтоб разрушить ее, снести, и потоптаться на обломках. Я обязательно вернусь.
Он подходит, и, притянув к себе, целует уверенно и глубоко. И исчезает до того, как Макс успевает прийти в себя.
Исчезает, оставив после себя бардак, валяющуюся на полу плетку, отчаянно болящую спину и смутное осознание того, что его жизнь уже нельзя назвать среднестатистической.
Он ведь вернется.
читать дальшеЕму сорок. У него среднестатистическая жизнь в среднестатистической квартире со среднестатистическими женой и двумя детьми. Пару раз он выпорол сына за дело, однажды дал пощечину жене и запретил дочери прокалывать уши до совершеннолетия. Но в целом он хороший семьянин. Из тех, что исправно пополняют семейный бюджет солидной заплатой, помнят про дату свадьбы, хотя и не видят в ней смысла, и раз в полгода проверяют детские дневники. Очень среднестатистический.
Его жизнь подчинена системе, которую он выстраивал долго и кропотливо. Она безупречна и полностью удовлетворяет его – до тех пор, пока не рушится одномоментно, полностью, как карточный домик под насмешливым взглядом шестнадцатилетнего мальчишки, ровесника его сына.
-И… чем ты увлекаешься в свободное время? – Макс пытается казаться интересным собеседником, и с трудом выдавливает из себя вопросы – черт возьми, да почему он вообще изображает из себя невесть что перед этим Гексли?
- Доминированием, - Гексли ухмыляется. – Ну, знаете, бдсм. Плетки, хлысты, связывание, ошейники, хозяин и раб, боль, граничащая с удовольствием и все в этом духе. Никогда не пробовали?
- Я придерживаюсь традиционных взглядов на интимные отношение, - сухо отвечаем Максим, нервно протирая очки. Где, черт возьми, его сын? Он сказал, что отойдет на пару минут, попросил посидеть с зашедшим в гости другом…– И не думаю, что это подходящая темя для обсуждения.
- Ну почему же? – Гексли, нахальная малолетка, смотрит на него в упор. – Всегда ведь интересно узнать что-то новое. Глупо умереть, так и не попробовав почти ничего из стоящих вещей. Вы знаете, секс – превосходный антидепрессант. Особенно если это насыщенный, долгий, хорошо прочувствованный эмоционально-физический контакт, а не просто серое и унылое исполнение супружеского долга…
- Хватит! – резко обрывает Макс. Да он же издевается над ним! Надо поставить его на место.
- Ну что вы так нервничаете, - Гексли улыбается еще шире и, соскользнув с дивана, подходит ближе, присаживается на подлокотник кресла – черт возьми, как в дешевой мелодраме! – наклоняется ближе и шепчет почти интимно:
- Вот видите, налицо стресс, переутомление на работе, расшатанная нервная система… Вам срочно необходимо лечение! Хорошая порка качественный секс быстро поставят вас на ноги. Возьмите мою визитку, - еще ближе нависает над ним, щекоча щеку мягкими, неровными прядями. – Позвоните, когда решитесь.
- Вряд ли это случится в ближайшее время, - нереальным усилием воли Макс берет себя в руки, и, больше не задумываясь, брезгливо отшвыривает от себя Гексли. – Мой сын все никак не вернется… Не пора ли вам домой?
- Еще как пора! – Гексли легко поднимается с пола, а глаза блестят весельем. – Но знаете, у меня такое чувство, что мы с вами скоро встретимся.
Они действительно встречаются. Через неделю, когда Гексли приходит в обеденный перерыв в его среднестатистический офис, нарушая своим появлением всю идеально отлаженную системы рабочей рутины.
Макс смотрит на него, стоя на пороге своего кабинета, шокировано глядя на кожаные штаны, тяжелые стилы и откровенную майку.
- Я знал, что вы здесь, - Гексли улыбается и спокойно, слегка рисуясь, идет прямо к нему. Метры исчезают мучительно быстро.
- Покиньте помещение. Немедленно, - тихо и холодно говорит Макс. Тон, отработанный годами, Гексли пропускает мимо ушей. Входит спокойно в его кабинет, закрывает за собой дверь и ставит на стол тяжелую даже на вид кожаную сумку.
- Вон, - все так же тихо говорит Макс. Это подействует, это всегда действует – но на Гексли. Он подходит вплотную и берет Макса за галстук, затягивая петлей на шее.
- Заткнись и сядь, - голос Гексли неуловимо меняется, теперь он тихий, низкий, даже слегка хрипловатый. От этого голоса в голове Макса все плывет, нейроны, передвигавшиеся строевым шагом, теперь мечутся в хаосе, и его словно окутывает душный, тяжелый туман, а все тело слабеет, теряя железную выправку. Куда делась веселость и подростковое нахальство? Где шестнадцатилетний подросток? Гексли смотрит на него, прищурившись, лишь слегка ослабив давящий на горло галстук, а потом медленно, как в замедленно съемке, отводит руку и сжимает волосы на затылке, оттягивая голову назад. Смотрит, не отрываясь, словно просчитывая что-то про себя, а потом наклоняется и целует.
Медленно. Жестко. Болезненно.
Кусает, оттягивая, нижнюю губу, пробирается горячим языком внутрь, облизывает, оттягивает голову еще ниже, заставляя выгибаться и задыхаться до пелены перед глазами.
Гексли отрывается и облизывается, а потом, резко, не дав отдышаться, снова хватает за галстук, и шепчет, приблизившись в плотную:
- А сейчас я тебя трахну. Ты ведь ждал меня всю неделю, да? Ждал, как я приду, поставлю тебя на колени и заставлю отсосать мне, и ты будешь ловить кайф от того, что мой толстый член вбивается тебе в глотку, и тебя вот-вот вырвет, но ты все равно сосешь, потому что я заставил тебя это сделать, и глотаешь все, не поморщившись, а потом ждешь, стоя на коленях, следующего приказа?
Макса уносит от этого голоса, он проносится по телу электрическим током и мозги кипят и свариваются, как на электрическом стуле. Изощренная пытка только для него. Долбанный личный фетиш.
Максим не понимает, как такое вообще возможно, что происходит, и какого черта его тело больше не подчиняется ему?
Он двигается, словно в тумане, слепо подчиняясь ведущему его голосу, и встряхивается только, очнувшись стоящим на коленях, с руками, связанными за спиной его собственным галстуокм.
- Мне надоели эти игры, - резко бросает он, и поднимается, отчаянно пытаясь избавиться от пут. – иди лучше сделай домашнее задание, и не пытайся делать то, что у тебя не выходит. Ты еще не дорос.
Макс говорит едко, зло, отрывисто, он хочет унизить и добить, заставить съежиться, поставить на колени и пнуть, как бродячего пса, отшвыривая на его место.
Но голос, этот завораживающий, властный, тихий голос заставляет замолчать.
- На колени, я сказал. Ты можешь начинать умолять о прощении. Но мне все равно придется наказать тебя.
Гексли, не торопясь, расстегивает сумку, и достает, не глядя, плетку. Видно, что не ту, ванильную, латексную, из секс-шопа, для парочек, которые хотят поиграться. Эта – с деревянной ручкой и тяжелыми широкими полосами толстой кожи.
И еще что-то.
Кляп.
- Сейчас ты наденешь его. Ты ведь не хочешь, чтоб твои сотрудники знали о том, чем ты здесь занимаешься? – слегка насмешливо спрашивает Гексли.
Макса прошибает холодный пот – а если они уже вернулись с рабочего перерыва? Если кто-то из них сейчас откроет дверь и…
Страх быть увиденным забивает собой все остальное.
- Успокойся, я закрыл дверь, - все так же насмешлив говорит Гексли, и заставляет его принять позу – уродливую, оскорбительную, рабскую! Он могу трахать в такой позе жену, но стоять самому прогнувшись в пояснице?
Но резкий, хлесткий удар отзывается вспышкой боли в мозгу, заставляя забыть обо всем, сконцентрировавшись только на предчувствии удара.
Но Гексли бьет не так, как бил бы он – никакой размеренности, нереально предугадать, куда упадет плетка в следующий раз – спина, бедра, ягодицы. И каким будет удар – легким, поверхностным, почти нежным, или жестоким, сдирающим кожу, распарывающим ее, от которого по всему телу проносится вспышка невыносимой боли.
Внезапно все прекращается. Резко, как и началось.
- Можешь встать, - этот голос завораживает, ему хочется подчиняться.
- Ты сильный. Мне нравится ломать таких, - говорит Гексли, с интересом наблюдая за ним. – А теперь отсоси мне.
Макса ноют колени и такое чувство, что спина превратилось в кровавое месиво.
Гексли словно читает его мысли:
- Успокойся, ничего страшного. Помажешь чем-то и через пару дней придет. А как жене объяснишь – придумай сам. Скажешь, что тебя тошнит от ее жирной вечной ноющей рожи и ты можешь думать только о моем члене. А теперь – приступай.
Член, не слишком длинный, но толстый, гладкий, бархатистый, перевитый венками, он покачивается прямо перед его губами, и Макс ощущает потребность почувствовать его в себе – здесь, сейчас, немедленно!
- Давай же, - низко говорит Гексли, и от его голоса мурашки по коже, и все внутри скручивается в тугой узел от предвкушения.
Макс пробует на вкус – тяжелый, горячий, соленый. Проводит языком по всей длине, посасывает головку, сдвигает осторожно кожицу… А потом Гексли, не дав распробовать, снова вцепляется в его волосы, оттягивая голову назад, и начинаться трахать в горло – так, как и предупреждал. Больно, неприятно, и как-то дико – ощущать себя настолько снизу. Подавленным, морально и физически, сломанным, раздавленным, униженным, покорным, и – что самое страшное – ловить извращенный кайф от происходящего, от толстого члена глубоко в глотке, от жестких пальцев на шее, и не менее жестких – в волосах, и главное – от этого голоса, приказывающего подчиняться.
Макс чувствует, как его член встает от этой пытки, как хочется еще больше, еще сильнее. Упасть на самое дно – и кончить только от этого.
Дыхание Гексли слегка сбивается, Макс слышит, что он дышит чаще, и двигается равно, неровно, резко. Макс сжимает губы сильнее – и чувствует, как ему в небо бьет горячая струя спермы. Он глотает все, поперхнувшись, и его не тянет блевать прямо здесь, на офисный ковер.
Напротив.
Ему хорошо.
Так хорошо, как не бывало, наверное, почти никогда. Словно все правильно, все идеально, все так, как должно быть.
И сложно придумать что-то страшнее этого дикого ощущения идеальности происходящего.
Гексли вздергивает его наверх, целует, слизывая оставшуюся во рту сперму, и отходит.
Усмехается, сбрасывает маску – снова шестнадцатилетний беспечный подросток – и говорит своим обычным голосом:
- Поправь стулья, их беспорядок нарушает систему.
- Ты тоже нарушаешь ее, - глухо и отчаянно говорит Макс – больше себе, чем ему.
- Я знаю, - снова ухмыляется Гексли. – Но не обольщайся – это пока только первая трещинка. Я приду снова, чтоб разрушить ее, снести, и потоптаться на обломках. Я обязательно вернусь.
Он подходит, и, притянув к себе, целует уверенно и глубоко. И исчезает до того, как Макс успевает прийти в себя.
Исчезает, оставив после себя бардак, валяющуюся на полу плетку, отчаянно болящую спину и смутное осознание того, что его жизнь уже нельзя назвать среднестатистической.
Он ведь вернется.
-
-
23.04.2012 в 22:46ИМХО, Макс бы составил расписание на месяц вперед, придумав, что врать жене
и как впихнуть в график семейные праздники и поездки к тещеи спокойненько бы получал удовольствиеа за попытку серьезно порушить систему, пришиб бы, перешагнул и пошел дальше: разницу в возрасте, опыте и возможностях никто не отменял
однако, текст, повтрюсь, очень хорош
вы - мастер, так прочувствовать чужой ТИМ
-
-
23.04.2012 в 22:55спасибо огромное!
спасибо) я просто не люблю писать только про то, что как бы на опыте знаю. мне интереснее вжиться в кого-то другого, попытаться прочувствовать его и понять)
учитывая, что я много общалась с максами последнее время, мне они как-то ближе и понятнее стали.
а в аниме там или книгах я их всегда любила.) Снако же - максогам... а мой любимый пейринг!)