Истинная рейвенкловка// MC Word/author, slave-fic, non-con, bdsm, NC-21
Автор: Крошка Капризуля Хоч
Автор идеи: Prosto_YA!
Бета: Фиалка Эм
Пейринг: АСП/СГМ
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Предупреждение: смерть персонажа
Саммари: "Все эти «никогда не» цеплялись друг за друга, переплетаясь, как звенья цепи. Я пересчитывал их, присваивая порядковые номера и разделяя на группы, просто чтоб не сойти с ума. Мне казалось, я свихнусь, когда однажды утром Скорпиус умер."
читать дальше
Мы никогда не заведем собаку.
Никогда не увидим падающую звезду.
Никогда не поссоримся.
Никогда не скажем друг другу «Люблю».
Мы никогда не состаримся вместе…
Все эти «никогда не» цеплялись друг за друга, переплетаясь, как звенья цепи. Я пересчитывал их, присваивая порядковые номера и разделяя на группы, просто чтоб не сойти с ума. Мне казалось, я свихнусь, когда однажды утром Скорпиус умер.
И вранье это все о дурных снах и плохих предчувствиях, не было ничего. В субботу мы болтали с ним через камин, он рассказывал о будущих экспериментах, а в воскресенье от него остался только выжженный круг диаметром в несколько метров.
Мне казалось, что меня обернули в толстый слой свето-водо-звуконепроницаемой ваты, и я бродил, как у тумане, натыкаясь на вещи, но ничего не чувствуя.
Я слышал: «Вот до чего доводят эксперименты с темными артефактами. Глупый мальчишка, сам виноват!»
Я слышал: «Шестнадцать лет, совсем мальчик, разве можно таким умирать?..»
Я слышал: «Наследник Малфоев погиб при опасном эксперименте с темной магией. Несчастный случай или…?»
Но смысл не доходил до меня, а в мозгу крутилось только одно: «Я так и не сказал тебе этого, Скорпиус».
А потом я завернулся в одеяло и уснул тяжелым сном без сновидений.
Я проснулся от холода – резкого, пронзительного, пробирающего до костей. Окно было широко распахнуто, и на подоконнике тускло поблескивали капли прошедшего дождя. Холодный пол обжигал ступни. Я добежал до окна и увидел конверт. Он лежал на подоконнике рядом с парой совиных перьев, слегка помятый и вымокший, надписанный угловатым, резким, летящим почерком – «Алу Поттеру».
Это был почерк Скорпиуса.
Мне было страшно, по-настоящему страшно вскрывать конверт. А вдруг это глупая ошибка, дурацкий розыгрыш или я просто все еще сплю?
Но конверт – вот он, шершавый, плотный, материальный, и пара совиных перышек.
«Привет, Ал!
Ты же не поверил в весь этот фарс с моей смертью? Прости, если заставил поволноваться, но цель оправдывает средства. Со мной все в порядке, жив, здоров и даже не голоден. Не спрашивай, зачем я это сделал. Потом все узнаешь. И никому ничего не говори.
Скоро увидимся,
Скорпиус»
И все.
Слой ваты исчез, а мозги будто кто-то вытащил наружу, прополоскал под ледяным дождем, выморозил на ледяном воздухе и вернул обратно. Никаких эмоций, никаких сомнений, осталась только логика и расчетливость. Скорпиус жив. А значит, «никогда не» отменяются.
Теперь можно убрать письмо в конверт, спрятать под ковер и спуститься вниз.
Мама роняет тарелку и бросается обнять меня.
- Ал, мы в так волновались, ты спал почти трое суток!
Скорпиус жив.
- Но колдомедик сказал, что все в порядке, и тебе просто надо выспаться, - продолжает причитать мама. – Извини, мы не хотели будить тебя на… - она мнется, но я и так все понимаю. – Там было просто прощание.
Тела не было. Его и не могло быть.
Я съедаю блинчики, выпиваю все положенные зелья, заверяю поочередно папу, Джеймса и Лили в том, что со мной все хорошо и иду писать ответ. Зачем заставлять Скорпиуса ждать?
У меня красивый почерк: ровный, округлый, чуточку наклонный. Бумага плотная и шероховатая, буквы ложатся на нее легко и плавно. Я пишу как первокурсник первое эссе по зельеварению, старательно выводя каждое слово и стараясь делать строчки ровными. Скорпиус терпеть не может неаккуратности.
«Скорпи,
я знал, знал, знал, что ты жив! Случись что, я бы почувствовал - мы ведь связаны кровью, помнишь, как мы кололи пальцы?
Не знаю, зачем ты сделал это, но тебе виднее. Главное – не пропадай. Я буду ждать. Я буду ждать сколько угодно.
Ал»
Ответ приходит почти сразу, в тот же вечер. Конверт снова лежит на подоконнике, и я вскрываю его моментально. Письмо короткое и почти обидное:
«Помни – никому!»
Он больше не пишет, и я не знаю, что делать. Пишу ему каждый вечер, но последние три письма не решился отправить. Вдруг, я покажусь ему слишком настойчивым. Нет, Скорпиус сам знает, что делает. Я не буду его торопить.
Отец как-то странно смотрит на меня, когда я спускаюсь в кухню пообедать или поужинать. Лили иногда заходит поболтать. Кажется, ей со мной неинтересно. Несколько раз я слышал, как мама плачет. Говорят, матери все такие – чуть что, рыдают.
А потом я нахожу письмо и едва не рву его вместе с конвертом от нетерпения.
«Ал, кажется, я нашел то, что искал. Представляешь, это оказалось совсем легко!»
Я не знаю, что ответить, и сижу над листочком, кусая губы, но тут раздается стук в дверь.
Драко был у нас всего однажды, со Скорпиусом, и странно, почти дико видеть его здесь.
Они запираются с папой в комнате, и я проскальзываю туда в мантии-невидимке. Скорпиус говорит, цель оправдывает средства.
Они молчат и только смотрят друг на друга – тяжело, устало. А потом Драко прорывает. Он мечется по комнате, хватает папу за воротник и шипит:
- Я ненавижу тебя, Поттер! Я потерял сына, понимаешь? Это у тебя их трое и еще с десяток наделаешь, не беда! А у меня был только он, только Скорпиус…
Драко обмякает, падает в кресло и плачет – страшно, сухо, без слез, а папа опускается перед ним на колени, держит за руки.
- Я тоже не хотел такой судьбы – ни твоему сыну, не моему, - тихо говорит он. – Но смерть твоего сына – всего лишь несчастный случай, трагичный, нелепый, но случай. А мой уничтожает себя сам.
- Прости, Поттер, - глухо говорит Драко, - я не могу прийти в себя. Как Ал?
- Все так же, - папа качает головой. – Я боюсь, Драко, я просыпаюсь по ночам в холодном поту, мне хочется биться головой об стену, чтобы выбить из нее мысли. Это мы во всем виноваты, понимаешь? Мы, только мы. У них должно было быть право выбора, а мы – решили все за них.
Драко молчит, а потом хрипло, едва слышно спрашивает:
- Неужели они решили, что мы… мы будем против?
- А что они еще могли подумать? - папа горько усмехается. – Шестнадцать лет, совсем дети.
- Он все еще пишет? – тихо спрашивает Драко.
Я ухожу к себе в комнату и сажусь на кровать. Не может быть. Откуда они узнали?!
Через минуту слышится стук в дверь. Драко – старый, потерянный и очень уставший – смотрит на меня.
- Он умер, Ал. Так получилось. Ничего не изменить, - фразы отрывистые и колючие, как ржавые гвозди. О них можно порезаться. Я сжимаю его ладонь и молчу, забирая его горе, разделяя его пополам. Мне кажется, я на много, много столетий старше.
Драко уходит, а я пишу письмо. Коротенькое, всего пару строчек:
«Они знают, Скорпиус. Возвращайся. Твоему отцу очень плохо»
Ответ приходит ночью, и я снова не успеваю заметить сову.
«Мне жаль родителей, но я не могу ничего сделать. Пока не могу. Мне нужна твоя помощь, Ал».
Конверт пахнет сырыми листьями, землей и чем-то едва уловимым, вроде дыма от костра. Я пытаюсь представить себе, где может быть Скорпиус. В лесу, в палатке? Готовит еду на костре, пьет кофе без молока, спит на жесткой и неуютной лежанке? Это нелепо. Глупо. Я стараюсь отогнать яркие картинки, но они настойчиво лезут в голову, и, схватив пергамент, я царапаю всего два слова:
«Где ты?»
Он молчит двое суток, а я методично перевожу тексты по гербологии из пыльных фолиантов со средневековой латыни на английский. Меня успокаивает скучный, монотонный, изматывающий труд. Родители перешептываются и говорят об отдыхе. Я заявляю во всеуслышание, что, если меня не оставят в покое, я сбегу из дому. Кажется, они мне верят.
Я не сплю все это время, потому что боюсь пропустить сову, но потом от усталости и нервов проваливаюсь в сон прямо за рабочим столом. Мне снится скала над обрывом, я лезу по ней, цепляясь за чахлые кустики, а наверху стоит Скорпиус в развевающейся ярко-алой мантии и протягивает мне руку. Я царапаю ладони до крови, обдираю их об острые камни, но все равно ползу, упрямо сжав губы. Но когда остается какой-то жалкий метр, и его рука уже касается моей, я срываюсь в пропасть.
И просыпаюсь.
На столе снова лежит конверт, на этот раз чистый и аккуратный. Внутри, на белоснежном листочке, всего одно-единственное слово:
«Рядом»
Я вдыхаю глубоко-глубоко, пока голова не начинает кружиться, а потом пишу на обороте:
«Жду»
Но отправить не успеваю – в комнату бесшумно входит Лили. Она ставит поднос с едой на стол, и я едва успеваю прикрыть письмо рукой. Она ведь не успела прочитать? Нет, конечно, нет.
Лили улыбается и со смехом рассказывает о том, как Нелли громко болтала в квиддичной раздевалке о том, что у ее парня маленький член. А этот самый парень подслушивал за дверью, и на особо ярком эпитете не выдержал, ворвался, снял штаны и продемонстрировал всем, какой у него на самом деле, взывая к справедливости.
Мне нет дела до Нелли, но веселая болтовня успокаивает. Главное, Лили ничего не заметила. И только когда она уходит, забрав поднос с нетронутой едой, я замечаю, что конверт с подписью так и остался лежать на видном месте.
За ужином все говорят о Рождестве, строят планы и весело подшучивают друг над другом. Я стараюсь не выпадать из этой предпраздничной суеты, толкаю Джеймса в бок, дергаю Лили за косички, а сам напряженно пытаюсь прочесть по лицам: знают? Не знают?
Перед сном я долго смотрю на звезды. Наверное, никто ничего не заметил. Папа даже не предложил, как всегда, зайти поговорить. Впрочем, по-моему, он заранее знает, что я бы отказался. Я сохраню тайну, пока ты не вернешься, Скорпиус. Даже если они обо всем догадались. Жестоко, но это не моя тайна.
А когда я просыпаюсь утром, то обнаруживаю, что заперт. Палочки нет, и вся бумага и ручки, все, на чем и чем можно было писать, исчезло. Я долго бью кулаком в дверь, но оттуда доносятся только приглушенные мамины всхлипы. Отец молчит.
Я сползаю по стене и утыкаюсь лбом в колени.
Где же ты, Скорпиус?
Весь день я пытаюсь сбежать, продумываю планы, рассматриваю варианты, но все без толку. Антиаппарационные и антилевитационные барьеры, магические преграды, укрепляющие заклинания… Без палочки не справиться, да и с ней было бы тяжеловато. Все-таки папа знает свое дело.
Родители любят меня, но еще больше они любят принимать решения самостоятельно. Они никогда не поймут, что мне нужно.
Когда я открываю глаза, они стоят возле моей постели - потерянные, пахнущие страхом и отчаянием. Я вижу безнадежность в глазах мамы, жесткие морщинки папы, пылающие щеки Лили и сжатые губы Джеймса. Они смотрят на меня, как на умирающего, и мне хочется встать, закричать, спросить: «Что с вами? Я в порядке!», но язык не слушается, а голову словно обхватил тяжелый, докрасна раскаленный металлический обруч. Тело болит, а в глазах жжет от яркого света. Я заставляю себя приподняться и смотрю на маму, но она не видит меня, ее взгляд направлен куда-то в сторону, она качается взад-вперед, как китайский болванчик, беззвучно шевелит губами и побелевшими пальцами стискивает папину руку.
Я с трудом поворачиваю голову и вижу надпись на стене – буровато-коричневые смазанные каракули, совсем непохожие на ровный почерк Скорпиуса. Буквы расползаются, я ничего не вижу из-за слез, но все равно тру глаза и читаю упрямо, по слогам, как ребенок:
«Это легко. Ты ведь уже понял, что я имел в виду?»
Скорпиус. Он был здесь. Он приходил ко мне… Может, у него тоже не было палочки? И поэтому оставил послание своей кровью? Или не своей? Мысли путаются, а тело не слушается, но я медленно, по миллиметру, сдвигаю одеяло и с каким-то отрешенным спокойствием смотрю на свою руку. На левом предплечье в буроватой застывшей корке угадываются жуткие неровные шрамы, будто кто-то пилил руку тупым ножом, а вся простыня и одеяло - в пятнах.
Обычно Скорпиус очень аккуратен…
Но это ничего, это не страшно. Если ему нужна была моя кровь – я готов отдать ее всю, досуха.
А пятна – это тоже ерунда. Кровь смоется, простыня отстирается, и все будет как раньше.
У меня все будет хорошо. Я понял, мама. Я больше не буду ничего писать. Прости, отец, я был не в себе. Лили, ты не принесешь мне апельсинового сока? Джеймс, я потом к тебе зайду. Оставьте меня сейчас. Я переживу. Я знаю, что Скорпиус умер. Знаю.
Ты был прав, Скорпиус. Я знаю, что надо делать. Это действительно легко и вовсе не страшно.
Скоро увидимся.
Fin
Автор идеи: Prosto_YA!
Бета: Фиалка Эм
Пейринг: АСП/СГМ
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Предупреждение: смерть персонажа
Саммари: "Все эти «никогда не» цеплялись друг за друга, переплетаясь, как звенья цепи. Я пересчитывал их, присваивая порядковые номера и разделяя на группы, просто чтоб не сойти с ума. Мне казалось, я свихнусь, когда однажды утром Скорпиус умер."
читать дальше
Мы никогда не заведем собаку.
Никогда не увидим падающую звезду.
Никогда не поссоримся.
Никогда не скажем друг другу «Люблю».
Мы никогда не состаримся вместе…
Все эти «никогда не» цеплялись друг за друга, переплетаясь, как звенья цепи. Я пересчитывал их, присваивая порядковые номера и разделяя на группы, просто чтоб не сойти с ума. Мне казалось, я свихнусь, когда однажды утром Скорпиус умер.
И вранье это все о дурных снах и плохих предчувствиях, не было ничего. В субботу мы болтали с ним через камин, он рассказывал о будущих экспериментах, а в воскресенье от него остался только выжженный круг диаметром в несколько метров.
Мне казалось, что меня обернули в толстый слой свето-водо-звуконепроницаемой ваты, и я бродил, как у тумане, натыкаясь на вещи, но ничего не чувствуя.
Я слышал: «Вот до чего доводят эксперименты с темными артефактами. Глупый мальчишка, сам виноват!»
Я слышал: «Шестнадцать лет, совсем мальчик, разве можно таким умирать?..»
Я слышал: «Наследник Малфоев погиб при опасном эксперименте с темной магией. Несчастный случай или…?»
Но смысл не доходил до меня, а в мозгу крутилось только одно: «Я так и не сказал тебе этого, Скорпиус».
А потом я завернулся в одеяло и уснул тяжелым сном без сновидений.
Я проснулся от холода – резкого, пронзительного, пробирающего до костей. Окно было широко распахнуто, и на подоконнике тускло поблескивали капли прошедшего дождя. Холодный пол обжигал ступни. Я добежал до окна и увидел конверт. Он лежал на подоконнике рядом с парой совиных перьев, слегка помятый и вымокший, надписанный угловатым, резким, летящим почерком – «Алу Поттеру».
Это был почерк Скорпиуса.
Мне было страшно, по-настоящему страшно вскрывать конверт. А вдруг это глупая ошибка, дурацкий розыгрыш или я просто все еще сплю?
Но конверт – вот он, шершавый, плотный, материальный, и пара совиных перышек.
«Привет, Ал!
Ты же не поверил в весь этот фарс с моей смертью? Прости, если заставил поволноваться, но цель оправдывает средства. Со мной все в порядке, жив, здоров и даже не голоден. Не спрашивай, зачем я это сделал. Потом все узнаешь. И никому ничего не говори.
Скоро увидимся,
Скорпиус»
И все.
Слой ваты исчез, а мозги будто кто-то вытащил наружу, прополоскал под ледяным дождем, выморозил на ледяном воздухе и вернул обратно. Никаких эмоций, никаких сомнений, осталась только логика и расчетливость. Скорпиус жив. А значит, «никогда не» отменяются.
Теперь можно убрать письмо в конверт, спрятать под ковер и спуститься вниз.
Мама роняет тарелку и бросается обнять меня.
- Ал, мы в так волновались, ты спал почти трое суток!
Скорпиус жив.
- Но колдомедик сказал, что все в порядке, и тебе просто надо выспаться, - продолжает причитать мама. – Извини, мы не хотели будить тебя на… - она мнется, но я и так все понимаю. – Там было просто прощание.
Тела не было. Его и не могло быть.
Я съедаю блинчики, выпиваю все положенные зелья, заверяю поочередно папу, Джеймса и Лили в том, что со мной все хорошо и иду писать ответ. Зачем заставлять Скорпиуса ждать?
У меня красивый почерк: ровный, округлый, чуточку наклонный. Бумага плотная и шероховатая, буквы ложатся на нее легко и плавно. Я пишу как первокурсник первое эссе по зельеварению, старательно выводя каждое слово и стараясь делать строчки ровными. Скорпиус терпеть не может неаккуратности.
«Скорпи,
я знал, знал, знал, что ты жив! Случись что, я бы почувствовал - мы ведь связаны кровью, помнишь, как мы кололи пальцы?
Не знаю, зачем ты сделал это, но тебе виднее. Главное – не пропадай. Я буду ждать. Я буду ждать сколько угодно.
Ал»
Ответ приходит почти сразу, в тот же вечер. Конверт снова лежит на подоконнике, и я вскрываю его моментально. Письмо короткое и почти обидное:
«Помни – никому!»
Он больше не пишет, и я не знаю, что делать. Пишу ему каждый вечер, но последние три письма не решился отправить. Вдруг, я покажусь ему слишком настойчивым. Нет, Скорпиус сам знает, что делает. Я не буду его торопить.
Отец как-то странно смотрит на меня, когда я спускаюсь в кухню пообедать или поужинать. Лили иногда заходит поболтать. Кажется, ей со мной неинтересно. Несколько раз я слышал, как мама плачет. Говорят, матери все такие – чуть что, рыдают.
А потом я нахожу письмо и едва не рву его вместе с конвертом от нетерпения.
«Ал, кажется, я нашел то, что искал. Представляешь, это оказалось совсем легко!»
Я не знаю, что ответить, и сижу над листочком, кусая губы, но тут раздается стук в дверь.
Драко был у нас всего однажды, со Скорпиусом, и странно, почти дико видеть его здесь.
Они запираются с папой в комнате, и я проскальзываю туда в мантии-невидимке. Скорпиус говорит, цель оправдывает средства.
Они молчат и только смотрят друг на друга – тяжело, устало. А потом Драко прорывает. Он мечется по комнате, хватает папу за воротник и шипит:
- Я ненавижу тебя, Поттер! Я потерял сына, понимаешь? Это у тебя их трое и еще с десяток наделаешь, не беда! А у меня был только он, только Скорпиус…
Драко обмякает, падает в кресло и плачет – страшно, сухо, без слез, а папа опускается перед ним на колени, держит за руки.
- Я тоже не хотел такой судьбы – ни твоему сыну, не моему, - тихо говорит он. – Но смерть твоего сына – всего лишь несчастный случай, трагичный, нелепый, но случай. А мой уничтожает себя сам.
- Прости, Поттер, - глухо говорит Драко, - я не могу прийти в себя. Как Ал?
- Все так же, - папа качает головой. – Я боюсь, Драко, я просыпаюсь по ночам в холодном поту, мне хочется биться головой об стену, чтобы выбить из нее мысли. Это мы во всем виноваты, понимаешь? Мы, только мы. У них должно было быть право выбора, а мы – решили все за них.
Драко молчит, а потом хрипло, едва слышно спрашивает:
- Неужели они решили, что мы… мы будем против?
- А что они еще могли подумать? - папа горько усмехается. – Шестнадцать лет, совсем дети.
- Он все еще пишет? – тихо спрашивает Драко.
Я ухожу к себе в комнату и сажусь на кровать. Не может быть. Откуда они узнали?!
Через минуту слышится стук в дверь. Драко – старый, потерянный и очень уставший – смотрит на меня.
- Он умер, Ал. Так получилось. Ничего не изменить, - фразы отрывистые и колючие, как ржавые гвозди. О них можно порезаться. Я сжимаю его ладонь и молчу, забирая его горе, разделяя его пополам. Мне кажется, я на много, много столетий старше.
Драко уходит, а я пишу письмо. Коротенькое, всего пару строчек:
«Они знают, Скорпиус. Возвращайся. Твоему отцу очень плохо»
Ответ приходит ночью, и я снова не успеваю заметить сову.
«Мне жаль родителей, но я не могу ничего сделать. Пока не могу. Мне нужна твоя помощь, Ал».
Конверт пахнет сырыми листьями, землей и чем-то едва уловимым, вроде дыма от костра. Я пытаюсь представить себе, где может быть Скорпиус. В лесу, в палатке? Готовит еду на костре, пьет кофе без молока, спит на жесткой и неуютной лежанке? Это нелепо. Глупо. Я стараюсь отогнать яркие картинки, но они настойчиво лезут в голову, и, схватив пергамент, я царапаю всего два слова:
«Где ты?»
Он молчит двое суток, а я методично перевожу тексты по гербологии из пыльных фолиантов со средневековой латыни на английский. Меня успокаивает скучный, монотонный, изматывающий труд. Родители перешептываются и говорят об отдыхе. Я заявляю во всеуслышание, что, если меня не оставят в покое, я сбегу из дому. Кажется, они мне верят.
Я не сплю все это время, потому что боюсь пропустить сову, но потом от усталости и нервов проваливаюсь в сон прямо за рабочим столом. Мне снится скала над обрывом, я лезу по ней, цепляясь за чахлые кустики, а наверху стоит Скорпиус в развевающейся ярко-алой мантии и протягивает мне руку. Я царапаю ладони до крови, обдираю их об острые камни, но все равно ползу, упрямо сжав губы. Но когда остается какой-то жалкий метр, и его рука уже касается моей, я срываюсь в пропасть.
И просыпаюсь.
На столе снова лежит конверт, на этот раз чистый и аккуратный. Внутри, на белоснежном листочке, всего одно-единственное слово:
«Рядом»
Я вдыхаю глубоко-глубоко, пока голова не начинает кружиться, а потом пишу на обороте:
«Жду»
Но отправить не успеваю – в комнату бесшумно входит Лили. Она ставит поднос с едой на стол, и я едва успеваю прикрыть письмо рукой. Она ведь не успела прочитать? Нет, конечно, нет.
Лили улыбается и со смехом рассказывает о том, как Нелли громко болтала в квиддичной раздевалке о том, что у ее парня маленький член. А этот самый парень подслушивал за дверью, и на особо ярком эпитете не выдержал, ворвался, снял штаны и продемонстрировал всем, какой у него на самом деле, взывая к справедливости.
Мне нет дела до Нелли, но веселая болтовня успокаивает. Главное, Лили ничего не заметила. И только когда она уходит, забрав поднос с нетронутой едой, я замечаю, что конверт с подписью так и остался лежать на видном месте.
За ужином все говорят о Рождестве, строят планы и весело подшучивают друг над другом. Я стараюсь не выпадать из этой предпраздничной суеты, толкаю Джеймса в бок, дергаю Лили за косички, а сам напряженно пытаюсь прочесть по лицам: знают? Не знают?
Перед сном я долго смотрю на звезды. Наверное, никто ничего не заметил. Папа даже не предложил, как всегда, зайти поговорить. Впрочем, по-моему, он заранее знает, что я бы отказался. Я сохраню тайну, пока ты не вернешься, Скорпиус. Даже если они обо всем догадались. Жестоко, но это не моя тайна.
А когда я просыпаюсь утром, то обнаруживаю, что заперт. Палочки нет, и вся бумага и ручки, все, на чем и чем можно было писать, исчезло. Я долго бью кулаком в дверь, но оттуда доносятся только приглушенные мамины всхлипы. Отец молчит.
Я сползаю по стене и утыкаюсь лбом в колени.
Где же ты, Скорпиус?
Весь день я пытаюсь сбежать, продумываю планы, рассматриваю варианты, но все без толку. Антиаппарационные и антилевитационные барьеры, магические преграды, укрепляющие заклинания… Без палочки не справиться, да и с ней было бы тяжеловато. Все-таки папа знает свое дело.
Родители любят меня, но еще больше они любят принимать решения самостоятельно. Они никогда не поймут, что мне нужно.
Когда я открываю глаза, они стоят возле моей постели - потерянные, пахнущие страхом и отчаянием. Я вижу безнадежность в глазах мамы, жесткие морщинки папы, пылающие щеки Лили и сжатые губы Джеймса. Они смотрят на меня, как на умирающего, и мне хочется встать, закричать, спросить: «Что с вами? Я в порядке!», но язык не слушается, а голову словно обхватил тяжелый, докрасна раскаленный металлический обруч. Тело болит, а в глазах жжет от яркого света. Я заставляю себя приподняться и смотрю на маму, но она не видит меня, ее взгляд направлен куда-то в сторону, она качается взад-вперед, как китайский болванчик, беззвучно шевелит губами и побелевшими пальцами стискивает папину руку.
Я с трудом поворачиваю голову и вижу надпись на стене – буровато-коричневые смазанные каракули, совсем непохожие на ровный почерк Скорпиуса. Буквы расползаются, я ничего не вижу из-за слез, но все равно тру глаза и читаю упрямо, по слогам, как ребенок:
«Это легко. Ты ведь уже понял, что я имел в виду?»
Скорпиус. Он был здесь. Он приходил ко мне… Может, у него тоже не было палочки? И поэтому оставил послание своей кровью? Или не своей? Мысли путаются, а тело не слушается, но я медленно, по миллиметру, сдвигаю одеяло и с каким-то отрешенным спокойствием смотрю на свою руку. На левом предплечье в буроватой застывшей корке угадываются жуткие неровные шрамы, будто кто-то пилил руку тупым ножом, а вся простыня и одеяло - в пятнах.
Обычно Скорпиус очень аккуратен…
Но это ничего, это не страшно. Если ему нужна была моя кровь – я готов отдать ее всю, досуха.
А пятна – это тоже ерунда. Кровь смоется, простыня отстирается, и все будет как раньше.
У меня все будет хорошо. Я понял, мама. Я больше не буду ничего писать. Прости, отец, я был не в себе. Лили, ты не принесешь мне апельсинового сока? Джеймс, я потом к тебе зайду. Оставьте меня сейчас. Я переживу. Я знаю, что Скорпиус умер. Знаю.
Ты был прав, Скорпиус. Я знаю, что надо делать. Это действительно легко и вовсе не страшно.
Скоро увидимся.
Fin
@темы: рекомендую, поколение некст, фики, слеш, Старты
-
-
26.11.2010 в 09:57-
-
26.11.2010 в 14:13Но вот кто поразил в самое-самое- Драко. Такой отец....
-
-
26.11.2010 в 14:49Джейн Веда из всех некстов я больше всего люблю Ала. Я его лучше всех вижу и понимаю, я его чувствую, и мне легко и правильно писать о нем. И именно он больше всего в моих фиках страдает. Но это и понятно: тех героев, которых мы любим, мы стараемся показать самыми сильными, яркими, лучшими. И для этого нужны трагические обстоятельства.
А Драко - его я тоже люблю. У меня он и не может быть другим. Я уверена, что и он, и Люциус на самом деле прекрасные отцы, и любят своих детей до безумия.
-
-
26.11.2010 в 15:03Я люблю Ала за то, что его можно выписать абсолютно разным, но всегда останется что-то прекрасно "его".
Вообще люблю Ал/Скорп за то, что каноном мы не ограничены. Фанонные образы хорошо показывают, чего читатели ждали, скажем, от гарридраки. При этом каждый автор творит свой фанон, и это так всегда цепляет.