[kroshka-kaprizulya]

Название:"Велкам ту Ботсвана"
Автор: Крошка Капризуля Хоч
Пейринг: ГП/СМ, АСП
Рейтинг: РG-13
Жанр: ангст
Направленность: слэш
Размер: мини
Саммари: у Альбуса шизофрения, Гарри не может разобраться в себе, а Скорпиус отчаянно хочет попасть в Ботсвану…
Дисклеймер: все, что не принадлежит Роулинг, взято у Ремарка
Примечание: написано на Generation Next Вызов: "Отцы и дети"



Молоденькая медсестра, узнав меня, улыбается:

- Мистер Поттер сегодня хорошо себя чувствует, можете зайти, но только ненадолго, его уже навещала миссис Поттер.

Она почти всегда так говорит, встряхивая тщательно завитыми локонами. Только изредка, чаще всего, в сырые дождливые дни, извиняюще бормочет что-то вроде: «Мистер Поттер сегодня немного не в духе, лучше его не беспокоить», или «он на процедурах, лучше зайдите завтра».

Дверь в палату открывается с легким скрипом, и Ал вскакивает с кровати мне навстречу.

- Привет, привет! Замечательная погода, не правда ли? Будешь чаю? Я только что заварил свежего.

У Ала психическое заболевание со страшным и некрасивым маггловским названием – шизофрения. Мне, кажется, уже все известно о ней, кроме одного: как ее вылечить. Она сопровождается раздвоением личности. Это значит, что Ал попеременно находится в чьем-то образе, и воспринимает мир через его призму. Обычно у больных шизофренией бывают периоды обострения, чаще всего осенью и весной, а в остальное время они живут как обычные люди. Но у Ала – особо тяжелая форма, и вот уже пять месяцев, с самого начала болезни, он не возвращается в себя настоящего.

Сегодня он Альбус, и это хорошо, значит, есть надежда поговорить с ним полчаса, расспросить, как он себя чувствует. Когда он находится в личине Северуса – это намного хуже. Обычно я не успеваю даже поздороваться, как он выгоняет меня из палаты.

Не перечить, не задавать лишних вопросов, не вступать в споры… я знаю все правила наизусть, и поэтому просто говорю:

- Да, конечно, я с удовольствием выпью чашечку.

На самом деле чай у Ала нет, как нет ни кипятка, и ни чашек. Ему даже палочкой пользоваться запрещено – такие правила. Он открывает тумбочку, шарит внутри, а потом недоуменно разводит руками:

- Надо же – закончился… Ума ни приложу, куда он мог деться?

Все, как обычно. Который это уже раз: двадцатый, тридцатый? Я сбился со счета. Вот сейчас мы еще немного поговорим, и можно будет возвращаться домой. В то место, которое я уже полгода называю домом.

- А любовь – она существует? – внезапно спрашивает Ал. Нет, не Ал – Альбус.

- Да, конечно, - машинально киваю я.

- Какой ты глупый, - хитро улыбается Альбус. Он радуется – ему удалось надо мной посмеяться. – Любовь придумали люди, на самом деле ее нет!

Он поднимает вверх указательный палец, и задумчиво чешет подбородок.

- А что – есть?

- Ничего нет. Ни-че-го! – он лукаво, и вместе с тем серьезно смотрит на меня. – И нас с тобой нет, мы – только тени, только чья-то фантазия, нас кто-то придумал, и внушил нам, что мы – есть, а на самом деле нас нет. Вот какая штука.

Я не отвечаю, и он надолго замолкает. Отсчитываю время по часам на стене. Пять минут, десять, пятнадцать, двадцать. Все, можно собираться.

- До свидания, Альбус.

- Не приходи больше. Ты мне не нравишься, с тобой скучно. – Он стоит, повернувшись к окну, и что-то чертит на запотевших стеклах.

- Хорошо, как пожелаешь.

Он всегда так говорит, и я всегда соглашаюсь. В этом тоже нет ничего необычного.

* * *

Когда я возвращаюсь, Гарри уже дома. Он знает, где я был, но ничего не спрашивает. Мы никогда не обсуждаем Ала, это табу, но Гарри навещает его по четным будням, а я – по нечетным. На выходных он принадлежит миссис Поттер, Лили и Джеймсу.

- Говорят, потепление еще не скоро. Сурок не захотел выползать.

- Да, я слышал. Чай будешь? – Гарри роется в каких-то бумагах, даже не замечая меня.

- Нет, я уже выпил. Поговоришь со мной? – я сижу прямо на полу, обхватив колени руками. Отвратительно маггловская поза. Папа ее ненавидит, а Гарри все равно. Последнее время он все чаще уходит в себя.

- Прости, малыш, я занят. Давай попозже, а? – он бормочет это извиняющимся тоном, и его глаза блестят за стеклами очков. Бумаги – только для отвода глаз, на самом деле, в них нет ничего важного. Это просто повод побыть одному.

Я встаю, и иду на кухню, покормить Джека. Он попал в дом крохотным окровавленным комочком, с разорванным ухом, и коротким обрубком вместо хвоста. Я был с Альбусом, когда он подобрал его у мусорных баков, разогнав свору собак. Ал осторожно поднял его на руки, и так, не обращая внимания на грязь и кровь, донес его до дому. Я каждое мгновение боялся, что котенок умрет, но, несмотря на свой крохотный размер, он оказался настоящим бойцом, и отчаянно цеплялся за жизнь. Ал вымыл и обработал его раны, а потом перевязал сломанную лапку. Котенок пролежал, едва шевелясь, два дня. Ал сидел возле него, не отходя ни на секунду, и поил молоком из соски. На третий день котенок попытался ковылять на трех лапах, а еще через несколько дней, когда сняли повязку, забрался к Алу на колени, и попытался облизать его. Я тогда впервые увидел, как Альбус плачет.

Джек превратился в роскошного серебристого котяру, доброго и флегматичного, спокойно воспринимающего попытки гостей потискать его, но хозяином признавал только Ала, и когда он попал в больницу, то Джек сбежал из дому. Я везде пытался найти его, мы с Гарри расклеили объявления, но никто не отзывался. Через неделю Джек вернулся сам, худой, страшный, с выпирающими ребрами, потрепанной шерстью, и голодным взглядом. Я покормил его, и попытался погладить, но Джек только отдернулся со злобным шипением. Он тоже считал меня виноватым. Сейчас он уже не убегает при виде меня, но все равно не позволяет прикасаться к себе.

* * *

Гарри освобождается, когда за окном уже горят фонари. Несмотря на то, что день начал прибывать, все равно темнеет очень рано. Мне кажется, зима никогда не закончится.
Мы ужинаем молча. Я ем что-то, не ощущая вкуса. Дедушка говорил, что когда ты перестаешь получать удовольствие от пищи, то ты уже наполовину мертв. Гарри механически раздевается, ложится в постель, и берет газету. Иногда у меня появляется ощущение, что мы живем с ним уже три десятка лет.

- Гарри… как там с работой? – я придвигаюсь поближе, осторожно касаясь его плеча.

- Все в порядке, как обычно, - он не понимает намеков, или просто не хочет их замечать.

- Гарри, когда мы уедем? Я здесь долго не выдержу.

Когда он злится, то морщины проступают резче, и на щеках появляются некрасивые красные пятна.

- Ты уже спрашивал это вчера. Подожди еще немного, мне надо закончить все дела… Ничего с тобой за месяц не случится.

Я молча отворачиваюсь в стене, а он комкает газету, и нервно протирает очки.

- Скорпиус, пора понять – в жизни далеко не все будет происходить так, как того хочется тебе. Пора повзрослеть, и начать считать с другими людьми.

Глупый, глупый Гарри. Я уже давно это понял. Только это не эгоизм, я просто ясно понимаю: мне нужно уехать, иначе я умру.

Когда Гарри засыпает, я тихонечко выбираюсь из постели, одеваюсь, и выхожу на улицу. Там темно, и все дорога в грязно-сером месиве из снега, земли, и брошенных окурков. Я опять забыл дома перчатки, и меня немного знобит. Мунго работает круглосуточно, и медсестра пропускает меня к Алу. Наверное, ей тоже плевать

Он спит. Коротко подстриженные волосы, из-за чего уши кажутся оттопыренными. На щеках – легка тень от ресниц, и тихое, едва слышное дыхание. Когда он спит, то кажется таким, как прежде. Собой. Настоящим. Вот-вот проснется, и скажет:

- О, Скорпи. Сколько можно ждать? Где твоя малфоевская пунктуальность?

Он уже пять месяцев не называл меня по имени.

Я тихо, чтоб не разбудить, опускаюсь на колени, и беру его за руку. Почему у него такие худые запястья? И кожа не золотистая, как обычно, а синевато-белая, как разведенное водой молоко. Обкусанные до крови ногти, просвечивающие венки, и тонкий белесый шрамик на тыльной стороне ладони – следствие неудачного эксперимента.

Слез уже нет. Я их все выплакал.

- Ал… Ал, прости меня, - его дыхание все-такое же ровное и спокойное, он спит.
Говорят, люди с психическими расстройствами очень здоровы физически. Он вполне может дожить до старости.

- Ал, потери еще немножко. Я скоро вернусь, обещаю. Совсем скоро, и мы снова будем вместе. Вдвоем, Ал слышишь?

Он тихонько выдыхает во сне: «Скорпи…», а может быть, это мне только кажется.
Я легко-легко целую его в щеку, и ухожу. На улице снова льет, но мне не хочется аппарировать, и я иду, иду, иду…

Гарри не замечает, что я вернулся. Он тоже спит.

На следующее утро у меня начинается жар, и Гарри вызывает колдомедика. Тот бросает на меня профессиональный взгляд, осматривает, и прописывает какие-то зелья:

- Если температура поднимется – сообщите.

Я лежу в нашей с Гарри постели, и комната плывет у меня перед глазами. Это, кажется, бред. Я закрываю глаза, и представляю себе Ботсвану. Там всегда солнце, и совсем нет белых, изможденных лиц с синевой под глазами. Мне так хочется солнца, хоть немного, хоть кусочек, но на улице все время идет дождь. Я ненавижу февраль.

- Я на Косой переулок, надо купить тебе зелья, - слышу голос Гарри. Я слабо киваю, и отворачиваюсь к стене. - Позвать твоих родителей?

- Нет… все в порядке, - в горле сухо, как в пустыне, и язык ворочается с трудом.

Ну же, уходи, оставь меня здесь.

О-ди-но-чест-во.

Это не страшно. Зато я могу поговорить с Алом. В моих мыслях он смеющийся и веселый.
Я снова шепчу:

- Ал, прости меня.

Он отмахивается, и запрыгивает верхом на тигра:

- Иди лучше ко мне! Мне одному скучно! Скорпи, а хочешь, научу тебя на слоне ездить?

- Ты сейчас в Ботсване? – я оглядываюсь по сторонам.

- Ну конечно, - он смотрит на меня, как на идиота. – Где же еще? И тебя жду. Давай скорее!

- Да, Ал, я буду, я скоро буду с тобой…

Потом на меня наваливается темнота, и я просыпаюсь от того, как что-то влажное и холодное тычется мне в руку.

- Ты пришел меня лечить, да, Джек? – шепотом спрашиваю я, и подушка почему-то мокрая на ощупь. Неужели у меня все еще остались слезы?

Джек мягко прыгает на кровать, и устраивается у меня на груди. Я понимаю, что прощен, и мне от этого так больно и горько, что я снова плачу.

- Скорпиус, ты как, в порядке? – это вернулся Гарри. Он ставит на тумбочку какие-то флакончики, и ложится на постель рядом со мной, отбрасывая с моего лба прядки волос.

- Малыш… прости меня, ладно? Я совсем замотался. Обещаю, скоро мы с тобой уедем, к морю, к солнцу. В Ботсвану уедем. Подожди еще немножко, прошу.

Когда он такой нежный, мне хочется выть от отчаяния. В эти моменты я как никогда ясно вижу, что не в состоянии его бросить. Мне легче умереть.

На самом деле, я вру, когда говорю, что не знаю лекарства от шизофрении. Все очень просто – нужно уничтожить первопричину. Первопричина – это я. Ал любил меня слишком сильно, а я слишком сильно люблю Гарри. Это замкнутый круг. Удали хоть одно звено – и цепь распадется.

Когда мы расстанемся с Гарри, я приду к нему в палату, и скажу:

- Я вернулся. Прости меня, ладно?

Он понимающе, и чуточку укоризненно посмотрит мне в глаза, и скажет:

- Я так долго тебя ждал, Скорпи… Но теперь ты навсегда со мной?

- Конечно, Ал, навсегда.

Когда я увижу солнце, я пойму, что делать дальше. Я выживу. И вытащу Ала.

Когда…


Целую, Царь.

- Крош, а как определить, что автор - гений?
- Легко! Ну смотри, Ремарк - гений. А знаешь, почему? Потому что мы у него идеи для фиков таскаем!