[kroshka-kaprizulya]

Мне очень страшно. Потому что я написала дракорон. Первый после почти двухгодичного перерыва.
Знаете, почему я их не писала? Боялась, что не смогу - так, как раньше. И сейчас боюсь. Но в общем... вот

Для Мел, как обычно

Название: А или Б?
Пейринг: Рон Уизли/Драко Малфой (да. Рон топ. Да.)
Рейтинг: NC-17 (скорее за мат и общую тематику)
Жанр: ангст, драма, романс?
Примечание: НЦы между ними в фике нет. кого сквикнет - простите. И - да, оба насквозь ООСны.
Чуть не забыла: если вам показалось, что в текст отсылки на Это я, Эдичка - вам не показалось))


Вторник хмурый и хуевый. Дождь хлещет с утра, в раковине гора немытой посуды, на столе – носовой платой, заляпанный в крови. Разбил кулак о дверь в спальню, сломал замок. Она хлипкая и дешевая, из дрянного дерева, крашеная белым. Не знаю, почему: могу купить нормальную. Но мне похрен, а Малфоя это злит.
Хочу есть и трахаться, но обед прошел, а ужинаю и сплю я только с ним. Еще вечером он ушел ебаться. Не знаю, с кем: девушки, парни, жирные мужики с масляными взглядами. Нет, последних он не любит. Малфой, мой фарфоровый ангелочек, тощий, злой, с жидкой челкой и усталыми глазами, - он не шлюха. Его не купишь за дешевую выпивку, не раскрутишь на минет за платиновую кредитку. Мой персональный бог с телом уличного голодранца ебется из любви к искусству. Он выбирает сам, этот городской эльф, снимает номер, освещает своей благодатью, всаживает свой член в дрожащих, тонких, нетерпеливых, ебет их, девочек с сигаретами в изломанных пальцах, или тридцатилетних злобных сук из центральных офисов. Они становятся мягкими и текут, расплываясь, теряя очертания, сливаясь в массу из безликих тел. Или подставляется сам: стоит на коленях, отсасывает, позволяет хватать за волосы, насаживать на член. Отклячивает худую задницу, кусает бледные губы. Кончает, выгибаясь струной. Уходит в ночь, выпадает телом в пролеты-дороги-парки, ловит такси, не аппарируя. Возвращается ко мне: в полночь, в три, под утро. Я жду. От него пахнет сладкими духами или чужой спермой. Я пытаюсь представить, с кем он был сегодня, но вижу только черноту. Все расплывается, и я могу только хватать его за запястья, прижимая к стене, придавливая собой, вжимаясь в его тело – такое податливое, отзывчивое. Но он вырывается, морщится насмешливо, спрашивает, сколько я выпил… Я много пью. Всегда много пью, когда его нет. Глотаю, задыхаясь, виски из горла, и думаю о том, что его сейчас ебут, а я сижу здесь, и нихрена не могу этому помешать. Вы не отрежете руку, даже если ее пожал старый и больной урод. Просто потому, что она – ваша.
Сегодня он приходит рано. Хмурый и злой, отбрасывает промокший насквозь плащ, прижимается лбом к стене. Я рвусь обнять – и он не отталкивает. Прижимается сам, первый, дышит в шею, что-то беззвучно шепчет. Его колотит, бьет крупная дрожь. Все тело бьется, как птица в силках. Сжимаю неуклюже и неловко. Тесно, крепко, сильно. Он вдруг вырывается, отталкивает, несется в ванную.
Я жду, скрючившись, под дверью, пока он принимает душ. Мне хочется подрочить на его одежду. Она еще теплая и пахнет его телом. Примешиваются чужие запахи, но это неважно, мне плевать. Главное – его, тонкий, родной, щемящий… Я долбаный фетишист.
Он выходит мягкий, расслабленный, домашний. Полотенце, покрасневшая кожа, мокрые волосы. Садится за стол, слизывает соус, жадно глотает кофе. Их боги питаются амброзией, мой - любит черешню и лимоны.
А я – люблю его.
Задыхаюсь и кусаю губы, глядя, как он ест, как облизывает пересохшие, потрескавшиеся губы, как обхватывает этими блядскими пальцами чашку. Душно. Распахиваю окно. Ветер рвет провода, и в комнату врывается дождь.
Он морщится, подходит, закрывает окна. Недовольно дергает плечом.
- Мне холодно.
Малфой снова Малфой.
Плевать.
Я хватаю его, грубо заворачиваю руки за спину, толкаю к столу и наваливаюсь сверху. Он шипит от боли, и молча и зло вырывается. Я только сильнее вжимаю его в стол. Знаю – острый край сейчас впивается в живот, и это больно, но на это мне тоже плевать. От любви до ненависти? Я ненавижу его в эту секунду, здесь, и сейчас, ненавижу так яростно и страшно, что хочу убить. Пусть лучше никому, чем не мне – жалкая и отчаянная горечь собственника. Ненависть, кипящая, как масло, обжигая мчится по венам. Я хватаю его за шею, уже не контролирую себя, еще чуть-чуть, и… Но он обмякает, перестает сопротивляться, и я сам замирают от ужаса. Отпускаю руки, как-то нелепо сажусь на пол.
Он поворачивается и холодно, блекло, безжизненно смотрит мне в глаза.
- Уйди, - сухо шепчет он.
В лихорадочной горячке обнимаю его колени, шепчу униженно и преданно, как пнутая дворняжка.
- Не уйду, слышишь, что угодно, не уйду, ебись с кем хочешь, что хочешь, только не оставляй, мне плевать на все, только чтоб ты… люблю… люблю…
Он выдыхает медленно и устало, опускается на пол и тихо говорит:
- Трахни меня… Или тебе противно?
И я валю его на пол, и целую, прижимая к холодному полу, и он стонет, и я знаю, точно знаю, что этот стон – только для меня, и ни одна девочка, ни мальчик, никто в этом бредовом мире не услышит этого тихоuj, на выдохе:
- Люблю…
Малфой признается мне в любви. Эй, вы слышали, все вы, те, кто раздвигает перед ним ноги, кто отсасывает ему, глотая горькую сперму, и кто ебет его, наматывая тонкие пряди на кулак: он признается мне в любви!
Я по-дурацки улыбаюсь и притягиваю его к себе, прижимаю к груди, дышу куда-то в затылок.
- Я хотел тебя убить.
- Я знаю.
Он отстраняется.
- Выбирай, Уизли: я – мертвый – с тобой или я – живой – с другим.
Это один из его вопросов. Я ненавижу их и боюсь. Как тесты в Хогвартсе: написать правильную букву. А или Б, Уизли, А или Б? Он часто спрашивает такое. Собаки или кошки? Долг или любовь? Черное или белое? И я всегда ошибаюсь. Я вижу это по нахмурившемуся лицу и обиженно поджатым губам. Я до дрожи боюсь оказаться не достойным – и каждый раз оказываюсь. Нерадивый ученик и строгий учитель.
- Мы с тобой слишком разные, - каждый раз говорит он.
И я мечтаю, чтоб хоть раз он улыбнулся и кивнул – это правильный вариант ответа.
- Ну же? – он дергается нетерпеливо. А или Б, Уизли, А или Б? Нет времени выстраивать сложные схемы и пытаться угадать, что происходит в его голове, и я выпаливаю отчаянно то, в чем верен сам:
- Я бы убил тебя сам, потому что не отдам. Никому. Никогда. Слышишь?!
Он молчит – долго, так долго, что я успеваю осознать: потеряно. Все.
А потом вдруг улыбается, и, снова уткнувшись мне в шею, шепчет:
- Это хорошо…
Мне почему-то кажется, что я сделал правильный выбор. И больше он никуда не уйдет.