[kroshka-kaprizulya]

Название: Немного счастья на двоих
Пейринг: Дин/Кас
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма/романс
Примечание: на SPN Kink Fest на заявку 4.45 Дин/Кас, весь год, что Дин провел с Лизой, Кас и Дин тайно встречаются.
это мой любимый фик. и я сама в него верю)

Дин не умеет молиться: Апокалипсис, ангелы-предатели и Бог-пофигист не способствуют религиозности. Конечно, он знает Отче наш и еще с десяток экзорцизмов, но чтоб вот так просто бухнуться на колени, и попросить: искренне, отчаянно, и безнадежно…
Дин просто стоит в гараже, среди деталей и инструментов, и горячо шепчет:
- Вернись, слышишь? Просто вернись, приди, сейчас, немедленно, черт возьми, тащи сюда свою пернатую задницу! Кас… Ты мне нужен.
Ничего не происходит. Все так же пахнет, деревом и бензином – ни намека на грозовую свежесть, разбросанные детали, тщательно сложенное оружие и мешки с солью по углам. Только Импала, единственное живое существо, нахально и цинично сверкает полированным боком.
Ночью ему снова снятся кошмары, и он просыпается в холодном поту, от того, что Лиза гладит его по плечу и шепчет успокаивающие глупости. Она нежная, добрая и удивительная, и Дин чувствует себя последней сволочью, когда улыбается, глядя в ее карие глаза, а видит его синие.

* * *
В первый же день на новой работе Дин умудряется порезать руку – не сильно, после разорванного живота и пуль – сущий пустяк, но кровь, стекающая в ладонь, снова напоминает о Касе. О том, как в том музее он резал руку, а потом чертил собственной кровью антиангельские знаки. Постоянно вспоминать об этом – безумие, отчаянное и непреходимое, такое же, как сверкало в глазах Каса, в тот первый раз и в тот последний. Дин перевязывает ладонь и мысленно перебирает список продуктов, которые надо не забыть купить, вспоминает тот сериал, что они смотрели вчера, и повторяет неправильные французские глаголы, которые зубрит Бен. Но перед глазами все равно – Он. Воистину, мимолетное непрекратимо.

* * *
В субботу он в последний раз убирает в Импале, чтоб оставить в ней все, ставшее ненужным - оружие, амулеты и воспоминания – и нарыть брезентовым чехлом. В щели на заднем сидении лежит что-то твердое, и Дин ныряет внутрь пальцами. Это всего лишь пуговица, круглая, пластиковая, бежевато-коричневая. От плаща Каса.

…Кас, так трогательно уснувший на заднем сидении Импалы, усталый и беззащитный, почти потерявший силы, такой, которого хочется прижать к себе и никогда не отпускать, оберегая и защищая от целого мира…

…Кас, такой открытый, страстный, беззастенчивый, берущий и отдающий, настойчивый, ненасытный, жаркий, нежный и упоительный, такой идеальный… Как правильно и естественно смотрелся он с мутным взглядом и припухшими после поцелуев губами!..

…Кас, родной и близкий, в этом своем дурацком плаще. Всегда рядом, даже если по отдельности, всегда близко, даже если далеко. Почему же сейчас абонент находится вне зоны действия сети?..

Дин поднимает глаза к потолку, и, неосознанно повторяя Каса, шепчет:
- Ах ты, сукин сын. А я тебе верил!..
Ему страшно оборачиваться, чтоб вновь не увидеть пустоту, но на плечо ложится узкая теплая ладонь, и на мгновение Дин забывает, как дышать:
- Кас?
- Здравствуй, Дин.

* * *
Они встречаются в нежилых домах. Дин не знает, кто их хозяева, куда они уехали, и заметят ли, что кто-то развлекался в их отсутствие. Он привык к кочевой жизни, и в этом есть своя прелесть. Не нужны долгие прелюдии, не нужны разговоры, достаточно сказать что-то вроде: «О, а здесь простыни с розами!» или «Вау, какие дикие желтые обои!». Легко жить, когда ты ни к чему не привязан. Каждый раз – новый дом, новая спальня, новая кровать, и только Кас – везде одинаковый. Сутулый, уставший и с незнакомой морщинкой между бровей. Ее хочется поцеловать и разгладить, но Кас – новый и суровый, холодный, и чуточку отрешенный Кас – не располагает к ласкам.
Поэтому они молчат.
Они молчат, когда встречаются в заброшенных парках, заднем дворе и заправках. Молчат, когда трахаются. Молчат, когда расстаются. И никогда не упоминают Сэмми. Только взгляд, вопросительный, Дина: «Ну как, все еще ничего?» и извиняющийся, Каса: «Нет, ничего».
Молчание – это легко и удобно. Просто Кас не умеет говорить по душам, а Дин – не хочет.
И они молчат.

* * *
Однажды Кас просчитывается, и внезапно вернувшаяся из отпуска семья нарушает их уединение. Дин хохочет как безумный, представляя, как солидный отец семейства обнаружит у себя в спальне развороченную постель, пролитую смазку и две пары носков. А на следующий день он снимает через Интернет дешевую квартирку в Нью-Йорке, где-то в Бронксе. Светлые обои, скудная мебель - ничего особенного, типовая комната одинокого и не слишком озабоченного хозяйством человека. Но зато она принадлежит только им, и все эти потрескавшиеся потолки, протекающие краны и поцарапанная мебель становятся их собственным раем для двоих.
Лежа на кровати можно видеть обрывок небо: иногда ясно-синего, иногда – серого, а иногда темного и грозового.
Дину страшно, когда глаза у Каса становятся такими же.

* * *
А потом его прорывает. Он вдруг начинает ненавидеть Каса, всегда одинакового Каса, всегда правильного и идеального Каса, Каса, который нихрена не делает, чтоб спасти его брата!
Он похож на долбанную фарфоровую куклу с пустыми стеклянными глазами, внутри у которой – пустота. И даже карамельного сердечка нет. куклу хочется разорвать, сломать, посмотреть, что внутри, растерзать всю глянцевитость и гладкость, а потом бросить, вывернутую, в угол.
- Зачем ты здесь? Что ты делаешь здесь, со мной, когда у тебя есть свои дела в Раю? Нахрена ты мне, если не можешь помочь? Ты никчемен. И бесполезен. Уходи! – Дин выплевывает слова, его всего скручивает от ненависти, ярости и боли, от презрения к собственной беспомощности и к тому, что он валит все на Каса. Но сдержаться он уже не может.
- Я не уйду, - тихо и спокойно, в противоположность Дину.
- Уходи! Вали отсюда! Я не хочу тебя видеть! Прекрасно проживу без тебя! – Дин хватает его за ненавистный плащ, впечатывает в стену.
- А я без тебя – нет, - и в пустых глазах светятся живые золотистые искорки.
- Я ненавижу тебя, слышишь? – безумно и отчаянно, прямо в полувздохе от губ.
- А я тебя все равно люблю.
Дин отпускает плащ, и, шатаясь, как пьяный, садится на кровать.
- Тяжело там, на небе? – внезапно спрашивает он, и понимает, что это первый раз за несколько месяцев, когда он интересуется делами Каса. Наверное, это эгоистично?
- Да, Дин. Там тяжело. Иногда мне действительно хочется спрятаться. Я прихожу к тебе, потому что мне тоже бывает больно, страшно и одиноко. Я действительно бесполезен. Поверь – я бы отдал все, чтоб помочь тебе. Но я не могу. Мне уйти, Дин?
Дин молча ложится и говорит:
- Трахни меня, Кас.
Он говорит «Да, я хочу». Он говорит «Да, я уверен». Он говорит «Просто заткнись и сделай это». А потом он замолкает, потому что трепотни им на сегодня уже хватило.
Но в этом молчании нет недосказанности и отстраненности. В нем есть только умиротворенность и счастье двух по-настоящему близких людей. И это правильно.

* * *
- Мы выглядим героями долбанной французской драмы, - однажды говорит Дин. – Не хватает только клубов сигаретного дыма, шелковых простыней да философских рассуждений.
Он лежит на кровати, пьет виски из бутылки, а Кас, завернутый в простыню, заваривает чай.
- Это плохо? – хмурится Кас, скупыми, отточенными движения делая бутерброды.
- Ну, сначала у нас будет любовь и охуительный секс, а вконец кто-то заболеет СПИДом, или умрет, или станет наркоманом. А может, я узнаю, что это все – только моя иллюзия, и ты сам давно мертв. Или мы оба - не мы, а просто пациенты психушки. В любом случае мы плохо кончим, и на хеппи-энд надеется не стоит. Я сам такое не смотрю, Сэмми рассказывал…
Дин на мгновение мрачнеет и замолкает, и Кас начинает преувеличенно громко болтать ложечкой. Она ударяется о стенки и Дин морщится:
- Прекрати.
Чашка летит на пор, разлетаясь на тысячи осколков.
Кас зажимает ему рот, валит на кровать и говорит, медленно и спокойно:
- Помнишь, ты говорил мне, что когда в жизни все паршивей некуда, на дворе Апокалипсис, а небо и ад меняются местами, надо представить, что ты крутой парень из блокбастера, и к концу фильма обязательно надерешь зад всем плохими парням, и поцелуешь красотку прямо на горе окровавленных трупов.
- Если скажешь, что я красотка, то трупом будешь сам, - внезапно улыбается Дин, и подминает Каса под себя.
- Дин, - шепчет Кас. – Я хочу тебя. Я хочу, чтоб ты взял меня – всего, целиком. Хочу почувствовать тебя внутри, такого горячего, сильного, несдержанного. Хочу, чтоб ты был сверху, хочу ощущать тяжесть твоего тела, смотреть в твои глаза, как темнеет радужка, почти сливаясь со зрачком, как ты кусаешь губы, сдерживаясь. Ты – мой, Дин, ты мой с того момента, когда я вытащил тебя из Ада, ты мой навсегда. Этого не изменить.
- Я не хочу это менять, - говорит Дин. И это первое признание. Эпический момент. И просто Самое Счастливое Воспоминание, отныне – и на всю жизнь.

* * *
Горячо.
Дин двигается медленно, слишком медленно, и Касу отчаянно хочется еще. Сильнее. Яростнее.
- Дин, ну же, - бормочет он, тянется руками, царапает спину.
- Будешь плохо себя вести – накажу, - дразнящее шепчет Дин и прикусывает мочку уха.
Кас брыкается, подставляется, подмахивает и пытается притянуть Дина еще ближе-крепче-сильнее.
- Я обещал, - широко улыбаясь, Дин тянется за галстуком, и связывает запястья, примотав концом к спинке кровати. Она удобная, решетчатая. – А будешь дергаться – еще и за ноги привяжу.
Они оба понимают, что галстук – это только иллюзия несвободы, ведь ангел, которому тысячи лет, может легко снести весь этот дом, но Кас доверяет своему человеку, и отдается ему, просто потому, что хочет, а Дин берет контроль в свои руки не для того, чтоб самоутвердиться, а потому, что хочет доставить удовольствие своему ангелу.
Дин кусает его за плечо, глядя, как расплывается краснота, - ему нравятся эти метки принадлежности, и, наконец, начинает двигаться быстрее. Он дрочит член Каса, то легко сдвигая кожицы на головке, то сильно сжимая у основания, то скользя по влажной коже вверх-вниз.
Он ныряет в узкое, гладкое, горячее, чувствует, как Кас сжимается, обхватывая его еще теснее.
Каждый раз с ним – как первый, и это одна из немногих ангельских штучек, которые нравятся Дину.
- Дииин…я…скоро… - хрипло стонет Кас, и Дин нажимает на газ, ускоряется до предела, доводит до двухсот миль в час.
- Кричи, давай. Мы здесь одни, и я хочу тебя слышать, - шепчет Дин, и Кас перестает сдерживаться, отпускает себя, стонет в голос, и прерывисто бормочет, как ему хорошо, какой Дин сильный, твердый, тяжелый, как ему нравится, как он хочет никогда не прерываться, как он…
- Люблю, - прерывисто, на выдохе, на грани, но Дин все равно слышит и кончает сразу за Касом.
- Люблю, - эхом повторяет он.
Наивысшая точка единения, которая больше чем просто физиология. Что-то удивительное, сакральное, священное, которое существовало за тысячи лет до нашей эры, и будет существовать о тех пор, пока на земле остаются двое. Дину разрывает грудь от эмоций, ему кажется, что сила этой любви убьет его, но даже если так, то это – тот единственный момент, когда он понимает, что может умереть счастливым.
Он выскальзывает из Каса, и ложится рядом, обнимая и скрещивая руки у него на груди.
- Мы будем вместе, Дин, - вдруг говорит Кас, словно читая его мысли. – Мы будем вместе, и не только в этой жизни. Мы будем вместе навсегда, даже если мне придется устроить для этого еще один Апокалипсис.
И Дин верит. Просто потому, что этой безусловной и безоговорочной любви не верить нельзя.

* * *
Они с Лизой и Беном едут в супермаркет: первый семейный поход. Дин по привычке заруливает в отдел с полуфабрикатами, и натыкается на укорительный взгляд Лизы. Полезное питание – ее конек. Она наполняет тележку брокколи, шпинатом и крупами, а Дин пялится на синеглазых плюшевых медвежат в отделе игрушек.
- У меня никогда не было мягких игрушек, - тихий шепот прямо в ухо, но Дин даже не вздрагивает. Теперь он чувствует Каса за секунду до такого, как тот становится видимым.
- Я подарю тебе, - усмехается Дин. – Почему ты здесь?
- Скучал, - просто отвечает Кас. – Пойдем?
- Прямо сейчас? Кас, но… Здесь Лиза и Бен, и я должен отвезти покупки домой, а вечером мы собирались все вместе в кино.
- Ничего, - улыбается Кас. – Я подожду, Дин. Я подожду столько, сколько надо.
И Дин перезванивает Лизе, говорит, что отойдет на полчаса по делам, а потом тащит Каса в темный угол, где нет камер. И ему ни капли не стыдно. В конце концов, они вдвоем заслужили хоть немного счастья. Разве нет?